Термин «сублимация» стал популярен благодаря одному озабоченному жителю Вены. Этому господину всюду чудился секс и трах. «Доктор, Вы мне такие пошлые картинки показываете!» Зигмунд Фрейд был сообразительным мужчиной и умудрился свой хронический недолюбит успешно сублимировать и монетизировать. Его ничего не значащие толкования снов: «иногда сосиска — это просто сосиска», — и бессознательных побуждений были безумно популярны в начале двадцатого века в более-менее цивилизованной части мира. Для справки: Европа — родина инквизиции, химического оружия, концлагерей, расовой теории, источник двух крупнейших мировых войн… считается почему-то частью света, хотя её и на карте не сразу видно. По доброй старой традиции, новомодные взгляды докатились и до России с опозданием, всего-то навсего, более чем на пол века — к исходу страшно весёлого двадцатого века. Кстати, концлагеря — изобретение гуманных англичан, передовая интеллигенция привезла нам чуть ранее в пломбированном вагоне транзитом из Германии. «Поезд с подонками отходит от платформы три четверти из Цюриха, просьба Гарри Поттеру покинуть отъезжающих». Но это лирика.

За то время, пока теория Фрейда добралась до нас, в мире от неё остались только рожки да ножки, но тем не менее именно недотраханный доктор-шарлатан остался родоначальником жанра психоанализа. В самой читающей дерьмовую литературу стране теперь любой пэтэушник может рассказать о сублимации и не только рассказать, но и показать и отсублимировать тебя по самые помидоры. Кстати, в алхимии — мачехе всех наук — существовало точно такое же определение: сублимация — возгонка, переход одного состояния в другое. Со временем понятие изменилось, и теперь его применяют не только к сексуальным побуждениям, но и в более широком смысле. А вы думали гуманитарии зазря жрут свой хлеб? А вот и нет, все мы живем в мире, изобретенном и осмысленном гуманитариями, а технари так… с боку припека — обслуга наших нездоровых фантазий. Гитлер — художник, Сталин — поэт, Муссолини тоже хороший человек.

Не знаю, есть ли на Востоке черный юмор. Сомневаюсь. Мне кажется, это порождение белого человека. Черный юмор — сублимация смерти. Мы все панически боимся умереть или увидеть покойника, нас тошнит от запаха мяса и крови. Однажды, я был на похоронах своего товарища — его убило несколько миллионов (!) вольт тока — гроб был закрытым, но запах в морге и в автобусе стоял такой невыносимо-мясной, что на поминках никто не мог есть. И потом, после похорон, многие долго не могли есть мяса, особенно кур-гриль. Я её не ел пару недель — во рту стоял привкус человечинки. В Индии мертвых или сжигают или сплавляют по священным водам реки Ганг. Представьте, как вы моетесь в реке, а мимо вас проплывают мертвецы, разной степени испорченности. Индусу это до фени, а для нас это был бы шок и рвота, потому что мы успешны, мы никогда не умрем и не заболеем, наши акции неуклонно растут, а старость — удел неудачников и лохов. «Кстати, видели какую шикарную модель сотового я утащу на тот свет? Христос умрет от зависти». Именно поэтому мы прячем кладбища с глаз долой и не любим говорить о смерти. Смерть не укладывается в нашу голову, не умещается в файлохранилища. О ней нельзя говорить всуе — мало ли что, а если рассуждать, то исключительно со смирением в голосе, покачивая головой и перемежая свою речь банальностями.

Из-за страха умные европейцы и придумали черный юмор, а глупые — тоже много чего напридумывали, даже поболее: розовые рубашки, свадебные букетики и Перис Хилтон в переводе Ксении Собчак — что тоже безумно смешно, когда со стороны. Понятно, что это не совсем четкое разделение, но тем не менее, когда умные смеются над страшным, меня почему-то не покидает ощущение, что смеются над дураками. Смеясь над страшным, мы признаем его существование и его красоту. Я считаю, что экскурсии нужно водить не только в музеи, но и на кладбища. Кто-нибудь из вас видел лютеранское кладбище на Смоленке (Санкт-Петербург)? Безобразное зачастую более прекрасно, чем очередная дурочка-барби: мисс Парагвай или мисс Россия. Я бы конечно затащил такую в постель, но вечность мне всё же проводить в другой постели (бугога))). Ужасы Гоголя, Эдгара По, Тима Бартона и многих других — это настоящее реалистичное(ага-ага) искусство, а унылый реализм или гламур «Блондинок в шоколаде» — это кому-то другому, да хоть Донцовой к примеру или Устиновой — не знаю, кто это, к слову пришлись.

Засим хотел бы сообщить, как я вижу свои похороны, хотя и хотел бы жить вечно. Во-первых, должны быть шарики, наполненные гелием, во-вторых, бесплатное мороженое и, в-третьих, не менее чем три-четыре клоуна из Мак Дональдса для развлечения гостей. И давайте без соплей, по возможности.